В мире, одержимым скоростью и сиюминутностью, искусство Катерины Скрипальщиковой — это тихая, но несокрушимая оппозиция забвению. Её выставка «Воспоминания» — не просто коллекция полотен, это архив чувств, где главными хранителями прошлого выступают не документы и не лица, а вещи. Самые обыденные спутники человеческого бытия: чашки, ракушки, засушенные цветы. На её холстах они — отнюдь не натюрмортный антураж, расставленный для красоты. Это — полноценные действующие лица её метафизических драм, наделённые правом голоса, памятью и собственной волей.
Этот мир — не для беглого взгляда. Здесь нужно замедлиться, как замедляется время в окружении старых, пахнущих воском и тайной вещей. Рассматривая её работы, начинаешь понимать, что перед тобой — не изображения предметов, а их портреты. Так же, как человек на портрете может смотреть на тебя сквозь века, так и эта фарфоровая чашка с отбитой ручкой или эта ракушка, привезённая с какого-то забытого побережья, взирают на зрителя бездонным, знающим взглядом. Они — свидетели. Но не в судебном смысле, а в почти библейском. Они не просто видели — они впитали в себя моменты жизни, стали их плотью и кровью.
Возьмём, к примеру, ту самую ракушку из серии «Морские прогулки». В руках дилетанта она стала бы банальным сувениром, знаком «я был здесь». У Скрипальщиковой же она — многослойный символ, разворачивающийся как матрёшка. Это и клад — сокрытая жемчужина личного опыта, найденная в песке времени. Это и талисман — оберег от беспамятства, магический артефакт, связующий настоящее с тем счастливым «тогда». И, наконец, это ключ — отпирающий потаённую дверь в лабиринт личной истории, где за каждым поворотом ждёт новое воспоминание, новый оттенок давно пережитого чувства.
Возьмём, к примеру, ту самую ракушку из серии «Морские прогулки». В руках дилетанта она стала бы банальным сувениром, знаком «я был здесь». У Скрипальщиковой же она — многослойный символ, разворачивающийся как матрёшка. Это и клад — сокрытая жемчужина личного опыта, найденная в песке времени. Это и талисман — оберег от беспамятства, магический артефакт, связующий настоящее с тем счастливым «тогда». И, наконец, это ключ — отпирающий потаённую дверь в лабиринт личной истории, где за каждым поворотом ждёт новое воспоминание, новый оттенок давно пережитого чувства.
В её художественной вселенной вещи — не безмолвные свидетели, а верные хранители. Они помнят то, что не подвластно самой изощрённой человеческой памяти. Они фиксируют не факт, а целостный опыт бытия. Чашка хранит не просто следы чая на дне, а уют вечернего разговора, его интонации, тепло рук, что сжимали её. Цветок в вазе помнит не дату, когда его сорвали, а звук дождя за окном и тень тревоги, промелькнувшую в тот день на лице хозяйки. Ракушка хранит в своих извивах не только шум прибоя, но и солёный ветер, крик чаек, ощущение бесконечной свободы и лёгкую грусть от предстоящего расставания с морем.
Это — та самая субстанция пережитого, что ускользает от любых протоколов, рассыпается в прах при попытке её формализовать. Современный человек пытается сохранить прошлое в гигабайтах фотографий и видеозаписей, но это — лишь внешняя оболочка, голый скелет события. Скрипальщикова же с помощью масляной лессировки — техники, визуально уподобляющей живопись винтажной фотографии, — ловит его душу. Её полупрозрачные мазки — это попытка зафиксировать не форму, а эхо, не жест, а его эмоциональный резонанс.
Таким образом, её искусство совершает почти что чудо: оно очеловечивает вещный мир, наделяя его правом на биографию. Мы живём в эпоху потребления, где предмет обречён на функциональность и быстрое забвение. Чашка — это просто чашка, пока не разобьётся. Ракушка — пыльный сувенир. Скрипальщикова возвращает им их магический статус, их древнюю, почти анимистическую связь с человеком. Она напоминает нам, что наша жизнь — это не только хроника поступков и встреч, но и тонкая, невидимая паутина взаимоотношений с миром предметов, которые молча, но верно несут свою службу — службу памяти.
Это — та самая субстанция пережитого, что ускользает от любых протоколов, рассыпается в прах при попытке её формализовать. Современный человек пытается сохранить прошлое в гигабайтах фотографий и видеозаписей, но это — лишь внешняя оболочка, голый скелет события. Скрипальщикова же с помощью масляной лессировки — техники, визуально уподобляющей живопись винтажной фотографии, — ловит его душу. Её полупрозрачные мазки — это попытка зафиксировать не форму, а эхо, не жест, а его эмоциональный резонанс.
Таким образом, её искусство совершает почти что чудо: оно очеловечивает вещный мир, наделяя его правом на биографию. Мы живём в эпоху потребления, где предмет обречён на функциональность и быстрое забвение. Чашка — это просто чашка, пока не разобьётся. Ракушка — пыльный сувенир. Скрипальщикова возвращает им их магический статус, их древнюю, почти анимистическую связь с человеком. Она напоминает нам, что наша жизнь — это не только хроника поступков и встреч, но и тонкая, невидимая паутина взаимоотношений с миром предметов, которые молча, но верно несут свою службу — службу памяти.
В конечном счёте, её выставка — это призыв к зрителю: оглянитесь. Всмотритесь в вещи, что вас окружают. В ту самую чашку, из которой вы пьёте кофе по утрам. В засушенный цветок в книге. В камень, привезённый из путешествия. Возможно, и они — не просто безделушки. Возможно, они — единственные хранители тех моментов вашей жизни, которые вы сами уже начали забывать. Искусство Екатерины Скрипальщиковой даёт им слово. Нам остаётся лишь научиться слушать.